Продолжаем публикацию избранных глав из книги «КУРС ЛЕЧЕНИЯ ОТ ПОСТМОДЕРНИЗМА: путеводитель по современной культуре». Начало публикации (глава «Девять уровней») — здесь. А теперь глава под названием «ЗАМОРОЧКИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ», сегодня первая ее часть, а завтра — продолжение.

Русская литература, изобразительное искусство, наука, кино и даже такая метафизическая штука, как русский характер, более-менее определены. А что есть русская философия – неясно до сих пор. Ведь если считать ее основателем казацкого философа Григория Сковороду (как Ломоносова – науки, а Пушкина – литературы), то ей примерно 250 лет. Юбилей! А марксистко-ленинская философия тоже русская? Еще какая! Общие черты нашей философии и определяет неугомонная славянская натура.

Цель философии – создание модели мира. Каждый народ ее строит, исходя из особенностей своего восприятия. Индийский мудрец вряд ли бы утверждал, как нигилист Ницше, что «жизнь на Земле – мгновение, эпизод, событие без плана», поскольку был в курсе, что по «генеральному плану» период от зарождения до растворения вселенной составляет 4 320 000 лет. Далее верховный бог Брахма сворачивает материальную вселенную и творит ее снова.

Западная и восточная философии – две полярности, между ними «примостилась» русская. На Востоке философия и религия – единое целое: таковы индуизм, буддизм, даосизм. Философ – духовный наставник. На Западе – философия и религия разделились. Философы – академические ученые, уже не претендующие по-сократовски быть моральными учителями.

Россия в силу своего промежуточного положения создала феномены религиозной и научно-мифологической философии. Причем главное – не схема, а отношение к предмету, поскольку руководствуются русские философы в первую очередь эмоциями.

Например, Владимир Соловьев (1853–1900) центральным объектом исследования сделал видение Софии, Мировой Души. В состоянии аффекта ему являлся этот прекрасный женский образ. Как бы в наше время отнеслись к научному докладу о видении? Объявили бы автора сумасшедшим (хотя это нормально для русских философов: от Чаадаева до Даниила Андреева большинство были официальными или неофициальными «безумцами»). Поэтому в Европе русскую философию воспринимают, как бы это сказать, пожимая плечами. Чего не скажешь о литературе, где призраки, видения, сны присутствуют на «законных» основаниях. Поэтому Достоевского с Толстым и Маяковского с Блоком ценят выше. Но знаменитые блоковские «Стихи о Прекрасной Даме» навеяны именно визионерским опытом Соловьева.

У Запада – склонность к внешнему, «горизонтальному», материалистическому, демократичному, рассудочному, «левому»; у Востока – к внутреннему, «вертикальному», духовному, традиционному, иерархичному, «правому».

А Россия – душа, эмоции (неудивительно, что Соловьев прозрел именно образ Мировой Души). Поэтому к какому бы, левому или правому, лагерю ни принадлежали русские философы, их общая черта – одушевление предмета исследования и его мифологизация.

К примеру, Алексея Лосева (1893–1988) не устраивала механика Ньютона, поскольку «она построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства». «Мир физики и астрономии – скучное, отвратительное, безумное марево». Лосеву не нужен «мир без родного неба».

Каков аргумент?!

Но вернемся к началу. Оригинальная русская философия стартовала с казацко-украинского философа Григория Сковороды (1722–1794). Что не удивляет, так как он – воспитанник Киево-Могилянской академии, могучего религиозно-образовательного заведения. Он – неоплатоник-моралист, создатель концепции «трех миров». Микрокосм – человек, макрокосм – вселенная, связаны они между собой посредством символического мира Библии. «Что компас в корабле, то бог в человеке. Компасная в сердце корабельном стрела есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное. Библия тоже именуется стрелой, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия», – проповедовал Сковорода. Официальная церковь не очень была довольна его «учением сердца», видя ересь в желании трактовать священную Книгу как заблагорассудится.

Европа в XVII веке все больше уходила в натурфилософию, а Сковорода напоследок оставил знаменитую эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал», – имея в виду, что мирское, суетное не могло заполучить его в сети, обмануть внешним блеском. Он задал главное направление исследования русской философии: создание духовно-мистической модели мира, способ постижения которой – эмоционально-аналитический.

Следующий известный русский философ, Петр Чаадаев (1794–1856), призвал Россию пошевеливаться, дабы приблизиться к образовательным канонам Европы. Царь за критицизм объявил его сумасшедшим. Этот философ послужил прототипом главного персонажа одного из первых классических произведений русской литературы – «Горе от ума» (Чаадаев – Чацкий).

Чаадаев подчеркивал: Россия – наследница Византии, но ставил это в вину родной стране. Он не разглядел, что она переняла византийскую миссию моста-регулятора между Западом и Востоком. Чаадаев ждал от России свершений в русле европейской цивилизации, хотя она уже выполняла свою историко-политическую роль: «обломала» татаро-монгольское иго и прогнала Наполеона.

После Чаадаева русские мыслители разделились на славянофилов и западников. И те и другие увлекались немецкой классической философией: Кантом и Гегелем.

Рациональная модель мира в исполнении немцев – механизм вроде часов. Кант обозначил его границы, а Гегель описал пружину – диалектику развития. То, что находится за пределами рассудка, по Канту – не существует. Спровоцировал его на этот радикальный вывод швед Сведенборг, его философия – та точка, где русские расходятся с немцами.

Эмануель Сведенборг (1688–1772) – шведский инженер, математик, анатом, физиолог, химик, минеролог, астроном и теософ. Переломный для него момент произошел, когда ему было пятьдесят семь лет – после видения он получил возможность проникать в «эфирный мир духов». Затем почти тридцать лет шастал на тот свет и обратно, регулярно публикуя тома-дневники. Его неоднократно проверяли на «правдивость»: он расспрашивал духи умерших на предмет тайной информации, которая потом подтверждалась.

Его самая известная книга – «О небесах, о мире духов и об аде». В отличие от Данте Сведенборг писал нудным языком ученого, он берет не стилем, а фактическими подробностями.

Рай и ад – действующие иерархичные институты. Первый создан Господом, второй произрастает из людского эгоизма. В раю – божественный свет истины, в аду – отраженный свет лжи. Адом правит Дьявол, но Господь главенствует над обоими институциями, поскольку ад всегда готов взбунтоваться. Запредельный мир в земной жизни познается символическими соответствиями.

Кант сначала увлекся теософией шведа, а потом раскритиковал ее в работе «Грезы духовидца» (1766), приводя совершенно нелепые аргументы: «В Стокгольме проживает господин Сведенборг, не занимающий никакой должности или службы и существующий на собственные значительные средства». В глазах немца отсутствие службы – грех.

Кант ошибался: у Сведенборга была должность – королевского советника. Но дело не в этом. Кант отвергает саму возможность разума проникать так далеко. (Как по Чехову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».) Для этого немецкий философ ввел понятие «вещь в себе» как свойство непознаваемости. Сведенборга он в шуточно-грубой форме объявляет умалишенным: «Адептов мира духов прежде считали нужным предавать сожжению, теперь достаточно дать им слабительное». Закончил он трактат более удачной остротой: «Любознательным людям, которые стараются что-нибудь узнать о том мире, можно дать совет: терпеливо дожидаться, пока не попадете туда».

Несмотря на то, что на Востоке немало визионерских свидетельств (та же тибетская «Книга мертвых»), Кант провел черту между наукой (знания рассудка) и религией (знания интуиции). И только первую считал действительной.

Однако русским скучно доказывать постулаты, выжимая максимум лишь из рассудочного мышления. Но и по девять лет в пещере «созерцать стену», как буддийский монах Бодхидхарма, тоже не для нас.

Поэтому лучшие российские мыслители, ценя и Канта и Сведенборга, занялись пока друг другом: западники и славянофилы начали двадцатилетнюю публицистическую битву. Одни ратовали за социальные реформы (вплоть до революции) по европейскому образцу, другие – за народность, самодержавие и православие. И тем и другим было не до создания самобытных мировоззренческих систем. Как выразился любимец Владимира Путина философ-эмигрант и государственник Иван Ильин (1882–1954): «Истинное бытие глубже, обширнее и богаче, чем выдумываемые “системочки”». Вот наши философы и не заморачивались, накаляя спор.

Примирительным звеном стал религиозный философ Владимир Соловьев (1853–1900). Он выступил, исходя из христианского всепрощения, и против революционного насилия, и против казни убийц Александра II. Александр III счел его «чистейшим психопатом», что для русского мыслителя в глазах обывателя и власти – норма.

Уволившись из Петербургского университета, Соловьев с головой ушел в религиозную философию: взялся объединить католическую и православную церкви. Кем, думаете, его посчитали церковные власти обеих конфессий? Правильно. Но кто-то должен был начать процесс сближения.

Ночью в пустыне близ Каира Соловьев узрел Софию. И создал, соответственно, направление – софийность. Тезисы: богочеловечество и соборность.

Несмотря на хаотичность своей публицистики, он делал поразительные по верности прогнозы. К примеру, о характере будущей немецкой экспансии: «Германский идеализм делает невозможным для немцев эмпирическое людоедство английской политики. Если немцы поглотили вендов, пруссов и собираются поглотить поляков, не потому, что это им выгодно, а потому, что это их “призвание” как высшей расы: германизируя низшие народности, возводить их к истинной культуре. Английская эксплуатация есть дело материальной выгоды; германизация есть духовное призвание. Англичанин является пред своими жертвами как пират; немец – как педагог. Эмпирик англичанин имеет дело с фактами; мыслитель немец – с идеей; один грабит и давит народы, другой уничтожает в них саму народность».

Поэт Андрей Белый однажды спросил философа об отношении ницшеанского сверхчеловека к богочеловечеству. Соловьев заметил: «Идеи Ницше – единственное, с чем теперь надо считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре».

Словно ответ ницшеанскому «Антихристу» (1888) была соловьевская «Повесть об антихристе» (1900) – рассказ-пророчество о пришествии гениального ученого-правителя, который погрузит планету в пучину бедствий. Православные, объединив усилия с иудеями и католиками, еле сковырнут его. «Источник информации» Соловьев не разглашал.

Продолжение Заморочек — здесь

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>